Золотой дождь - Страница 13

— А я никогда не слышал о ней.

— И не должен был. Они не дают объявлений. Их агенты просто стучат в дверь и собирают еженедельные взносы. Одна из тех организаций в страховочном деле, которые занимаются самыми темными, дурно пахнущими махинациями. Дай-ка посмотреть полис.

Я вручаю ему полис, и он листает его.

— На каких основаниях они отказали? — спрашивает он, не глядя на меня.

— Они использовали все уловки. Сначала отказали просто из принципа. Потом сославшись на то, что лейкемия не входит в число болезней, по которым оказывается помощь. Затем заявили, что сын уже не подросток, а взрослый и поэтому не подлежит помощи по такого рода страховочному полису. Они были очень изобретательны, честное слово.

— А взносы Блейки платили?

— По словам миссис Блейк, аккуратно.

— Мерзавцы. — Он опять перелистывает полис и зловеще улыбается: Макс любит такие случаи. — И ты просмотрел всю пачку документов?

— Да, я прочитал все, что получил от клиентов.

Он швыряет полис на стол.

— Определенно стоит вникнуть, — говорит он. — Но имей в виду, что клиенты редко рассказывают все без утайки.

Я подаю ему письмо с «дурой». Пока он читает, еще одна зловещая улыбка мелькает у него на лице. Он снова перечитывает и наконец смотрит на меня:

— Невероятно.

— Я тоже так думаю, — замечаю я, словно опытная ищейка, натасканная на то, чтобы подлавливать страховые компании на жульничестве.

— Где остальные бумаги?

Я кладу перед ним на стол всю пачку.

— Это все, что мне дала миссис Блейк. Она сказала, что ее сын умирает, потому что у них нет денег на лечение. Сказала, что он теперь весит пятьдесят килограммов вместо семидесяти и долго не проживет.

Руки Макса неподвижны.

— Мерзавцы, — повторяет он тихо, — вонючие мерзавцы.

Я абсолютно согласен, но молчу. И замечаю пару летних туфель, брошенных в углу. Это туфли фирмы «Найк». Он как-то сказал нам во время семинара, что носил одно время «Конверс», но теперь объявил бойкот этой фирме, поскольку она занимает неправильную политическую позицию.

Он ведет свою маленькую личную войну против корпоративной Америки и не покупает ничего, если данный производитель хоть в малейшей степени его не устраивает или чем-то ему не угодил. Он отказывается страховать свою жизнь, здоровье, имущество, но ходят слухи, что он из богатой семьи и может себе позволить роскошь не страховаться. Я тоже не застрахован, но совсем по другой причине.

Большинство моих преподавателей — старомодные ученые, которые на занятия приходят в галстуках и читают лекции в пиджаках, застегнутых на все пуговицы. Макс уже десятки лет не носит галстуков. И не читает лекций. Он их разыгрывает, как спектакли. И мне претит сама мысль, что он может уйти с работы.

Его руки внезапно оживают.

— Я хотел бы просмотреть все это сегодня вечером, — говорит он, не глядя на меня.

— Нет проблем. Могу я зайти за бумагами утром?

— Конечно. В любое время.

Звонит телефон, он рывком хватает трубку. Я улыбаюсь и пячусь к двери с чувством огромного облегчения. Завтра утром я снова приду, выслушаю его совет, потом напечатаю двухстраничное письмо Блейкам, в котором повторю все, что он скажет.

А сейчас хорошо бы мне найти еще одного такого умника, который помог бы разобраться с делами мисс Берди. У меня есть кое-кто на примете, несколько преподавателей — специалистов по налоговой политике, и можно будет попробовать позондировать их завтра. Я спускаюсь по лестнице и вхожу в комнату отдыха для студентов рядом с библиотекой. Это единственное место в колледже, где можно курить, и здесь над лампами все время висит пелена голубоватого дыма. Здесь есть также телевизор и несколько продавленных диванов и кресел.

На стенах висят фотографии бывших студентов — целая коллекция сосредоточенных лиц. Их хозяева уже давно сражаются в окопах войны законов. Когда в комнате никого нет, я часто смотрю на них, своих предшественников, и любопытствую, сколько из них уже дисквалифицированы и сколько таких, которые желали бы никогда не видеть этих стен, как мало тех, кому действительно нравится преследовать людей по суду или защищать от преследования. Одна стена предназначена для объявлений, самых разнообразных бюллетеней, заявок «Требуется…», а за всем этим виден прилавок с безалкогольными напитками и уже расфасованными закусками. Я много раз здесь подкреплялся. Еда в расфасовке многими недооценивается.

В сторонке сгрудились чистопородный Ф. Франклин Доналдсон-четвертый и трое его дружков, язвительных и высокомерных. Они все пишут статейки в «Юридическое обозрение» и недружелюбно взирают на тех, кто туда не пишет. Они о чем-то сейчас сплетничают. Ф. Франклин Доналдсон-четвертый замечает меня и проявляет к моей особе интерес. Когда я прохожу мимо, он улыбается, а это необычное дело, потому что чаще всего выражение его лица холодно и хмуро.

— Эй, Руди, ты, кажется, собираешься работать у «Броднэкс и Спир», да? — громко окликает он меня. Телевизор включен.

Приятели Доналдсона пристально меня оглядывают. Две студентки на диване выпрямляются и тоже поворачиваются ко мне.

— Да, а что такое? — спрашиваю я.

Ф. Франклин-четвертый работает в фирме, которая богата традициями, деньгами и претензиями, фирме, которая во всем неизмеримо превосходит «Броднэкс и Спир». Среди его дружков я вижу У. Харпера Уиттенсона, высокомерного маленького хорька, который, слава Богу, покидает нас и Мемфис и отправляется работать в мощной фирме в Далласе, там же Дж.