Золотой дождь - Страница 9

Я перечитываю письмо, все время нащупывая пальцем затейливую марку «Дара жизни».

— И вы всегда вовремя вносили взносы? — спрашиваю я Дот.

— Да, сэр. Ни единого раза не пропустили.

— Мне нужно посмотреть медицинскую карту Донни.

— У меня эти документы почти все остались дома. У него последнее время врач бывал не часто. Мы не в состоянии платить за визиты.

— А вы можете сказать точную дату, когда ему диагностировали лейкемию?

— Числа не припомню, но это было в августе прошлого года. Он находился в больнице для первого курса переливания крови. А потом эти мошенники сообщили, что больше не станут оплачивать лечение, так что из больницы нас выставили. Сказали, что не могут бесплатно сделать пересадку, что это чертовски дорого стоит. И я их не могу за это осуждать.

Бадди внимательно рассматривает следующего клиента Букера, вернее, клиентку, хрупкую маленькую женщину, тоже с папкой документов. Дот теребит в пальцах пачку «Салема» и наконец вставляет между губами еще одну сигарету.

Если Донни действительно болен лейкемией и болен только последние восемь месяцев, тогда, значит, никакой речи о существовании болезни до оформления страхового полиса не может быть. И нет никакого исключения для лейкемии, а это значит, что «Дар жизни» должен платить. Правильно? Это же так разумно, так абсолютно ясно. А поскольку закон очень редко ясен и нечасто разумен, то у меня появляется ощущение какой-то ошибки, я уверен, что в основе всех этих отказов содержится нечто роковое для моих столь ясных умозаключений.

— Я просто не понимаю этого, — говорю я, глядя на письмо с трехкратной «дурой».

Дот изрыгает густое голубое табачное облако в лицо мужу, и дым окутывает его голову. Глаза у него сейчас как будто сухие, но я не до конца уверен в этом. Она облизывает липкие губы и произносит:

— Но это же так просто, Руди. Это просто шайка мошенников. Они решили, что мы простаки, невежественная рвань, что у нас нет денег, чтобы схватиться с ними. Я тридцать лет работала на джинсовой фабрике, там я вступила в профсоюз, и мы боролись с нашей компанией каждый день, без передышки. И здесь происходит то же самое. Большая корпорация давит маленьких людей.

Кстати, мой папаша не только ненавидел юристов. Он часто изрыгал хулу и ехидничал по поводу рабочих профсоюзов.

И естественно, я вырос горячим защитником рабочих масс.

— Просто не верится, что можно послать такое письмо, — говорю я ей.

— Какое?

— Да это, от мистера Крокита, в котором он пишет, что вы «дура, дура и дура».

— Сукин он сын! Хотела бы я, чтобы он притащил свою задницу сюда и попробовал бы здесь обозвать меня дурой. Ублюдок янки.

Бадди отгоняет от лица дым и что-то бурчит. Я смотрю на него в надежде, что и он выскажется, но он упускает возможность. И я впервые замечаю, что слева голова у него более плоская, чем справа, и снова молниеносно представляю, как он голышом, на цыпочках, проходит через металлодетектор. Я складываю письмо с «дурой» и помещаю его сверху пачки.

— Мне потребуется несколько часов, чтобы все это как следует просмотреть.

— Да, но вам надо торопиться. Донни Рей долго не протянет. В нем теперь сто десять фунтов, а раньше весил сто шестьдесят. Он иногда так плохо чувствует себя, что едва держится на ногах. Хотелось бы мне, чтобы вы его увидели.

Желания видеть Донни Рея у меня нет.

Конечно, но как-нибудь потом. Я еще раз просмотрю полис, и все письма, и медицинскую карту Донни, потом проконсультируюсь со Смутом и напишу любезное письмо на двух страницах Блейкам, в котором очень убедительно объясню, что их случай заслуживает консультации с настоящим, опытным юристом, и не просто с юристом, а с тем, который специализируется на судебных исках к страховым компаниям по поводу злоупотребления доверием. Перечислю несколько имен таких адвокатов, их телефонные номера и покончу с этим совершенно невыгодным делом, а также со Смутом — страстным поборником социальной защиты стариков.

Я окончу колледж через тридцать восемь дней.

— Мне нужно все это оставить у себя, — объясняю я Дот, пытаясь навести порядок в бумажной неразберихе и собирая ее резинки. — Я приеду сюда через две недели с рекомендательным заключением.

— Но почему только через две недели?

— Ну, э… мне нужно проделать некоторую исследовательскую работу, навести справки, знаете ли, проконсультироваться с моими преподавателями и посмотреть кое-какие справочники. Вы можете переслать мне медицинскую карту Донни?

— Конечно, но хорошо бы вам с этим поторопиться.

— Я приложу все силы, Дот.

— А как вы думаете, мы выиграем дело?

Хотя я только еще изучаю право и всего-навсего студент, но я уже навострился в умении говорить экивоками и двусмысленностями.

— Наверняка сейчас сказать не могу, хотя есть перспективы. Но дело требует дальнейшего рассмотрения и тщательной проверки. Все возможно.

— Какого черта это значит?

— Ну, э… это значит, что ваши претензии имеют все основания, но мне еще раз надо все просмотреть, прежде чем я буду уверен.

— А вы юрист по каким делам?

— Я еще студент.

Дот, по-видимому, удивилась. Она сжимает губами фильтр и сердито взирает на меня. Бадди что-то там ворчит. Смут, слава Богу, появляется у меня за спиной и спрашивает, в чем дело.

Дот пялится на его галстук-бабочку, потом на взлохмаченные волосы.

— Все в порядке, — отвечаю я, — мы заканчиваем.

— Очень хорошо, — говорит он, словно времени в обрез и меня ожидают другие клиенты. И ускользает прочь.