— Я склонен удовлетворить просьбу о снятии дела со слушания, — говорит он, открывая ящик стола и медленно доставая оттуда несколько высоких баночек с таблетками. Он аккуратно выстраивает их в линейку на столе, а мы наблюдаем за его манипуляциями. Он делает паузу и смотрит на меня. — Может быть, вам стоит подать его на слушание в федеральный суд. Отдайте его еще куда-нибудь. Я не хочу, чтобы оно захламляло мои ящики. — Судья считает таблетки, их по крайней мере дюжина, из четырех пластиковых цилиндрических коробочек. — Извините, мне надо отлучиться в туалет, — сообщает он, направляясь через всю комнату к маленькой двери справа. И громко щелкает задвижкой.
Я сижу в каком-то забытьи и тупо смотрю на баночки с пилюлями, надеясь, что он ими подавится. Драммонд, не проронив ни слова, стремительно, словно на пружинах, вскакивает и опускает задницу на край стола. Он смотрит на меня сверху вниз, сияя теплой, добродушной улыбкой.
— Послушайте, Руди, я очень дорогой адвокат из очень дорогой фирмы, — говорит он низким, доверительным тоном, словно выдает секретную информацию. — Когда нам в руки попадает подобное дело, мы сначала с математической точностью производим расчеты и прикидываем стоимость нашей защиты. Мы представляем свои подсчеты нашему клиенту, а до тех пор и пальцем не пошевелим. Я уладил множество таких дел и могу бить в цель с большой точностью. — Он немного меняет позу, готовясь перейти к главному: — Я довел до сведения «Прекрасного дара жизни», что наша защита обойдется компании на настоящем, полновесном суде между пятьюдесятью и семьюдесятью пятью тысячами долларов.
Он ждет от меня замечания насчет того, что цифра внушительная, но я упорно смотрю на его галстук и молчу. Раздается глухой звук, это спускают воду в туалете, я слышу журчание.
— Итак, компания «Прекрасный дар жизни» уполномочила меня предложить вам и вашим клиентам семьдесят пять тысяч долларов, чтобы уладить это дело по соглашению сторон.
Я с трудом делаю вдох. В голове вихрем проносятся десятки мыслей, главная из которых та, что, значит, моя доля составит двадцать пять тысяч. Мой гонорар! Я прямо-таки вижу эти деньги наяву.
Но подождите-ка! Если его приятель Харви Хейл готов снять дело из-за его несостоятельности, тогда почему Драммонд предлагает деньги?
И тогда мне приходит на ум, что ведь это обычная игра в доброго и плохого следователей. Харви для начала выбил из меня дух, раздраконив дело как несостоятельное, а потом выступил на сцену Лео со своими бархатными перчатками. И я невольно думаю, сколько раз в этом самом кабинете они дружно разыгрывали такие же сцены.
— И никакого признания вины со стороны компании, — продолжает Драммонд. — Это одноразовое предложение, которое остается в силе в течение последующих двух суток, принимайте его или отклоняйте. Но если вы скажете «нет», тогда между нами начнется третья мировая война.
— Но почему они это предлагают?
— Простая экономика. «Прекрасный дар жизни» сбережет деньги, вдобавок сможет избежать возможного безумного вердикта. Им не хочется, чтобы их стали преследовать по суду, понимаете? Их служащие не хотят тратить время зря на объяснения и явки в суд. Они люди спокойные, тихие, им не нужна реклама подобного рода. Страховое дело очень опасное, тут каждому готовы глотку перегрызть, и им ни к чему, чтобы их соперники извлекли выгоду из судебного процесса. Существует много доводов за то, чтобы закончить дело тихо-спокойно. И много убедительных причин, чтобы ваши клиенты взяли денежки и рванули прочь. Ведь большая часть таких выплат не подлежит, как вам известно, налогообложению.
Он весь такой гладкий и неуязвимый. Я могу спорить и доказывать, как низок и подл его клиент, но он будет просто улыбаться и кивать, подтверждая мои слова. И все как с гуся вода. Вот сейчас Лео Драммонд хочет, чтобы я взял деньги, и даже если бы я стал говорить всякие гадости, например, о его жене, он бы и глазом не моргнул.
Дверь открывается, и его честь выходит из своей личной уборной. Теперь Лео чувствует, что и его мочевой пузырь переполнен, и просит извинить за отлучку. Союз торжествует.
Они хорошо спелись.
— Высокое кровяное давление, — говорит Хейл себе самому, садясь за стол и собирая баночки.
А мне хочется заметить, что оно у него еще недостаточно высокое.
— Боюсь, это не очень выигрышное дело, малыш. Возможно, Лео, на что я надеюсь, сделает вам предложение уладить дело миром, путем соглашения сторон. Это ведь тоже входит в мои обязанности, знаешь ли, предлагать мировую. Другие судьи на это смотрят иначе, но только не я. Я с первого же дня разборки люблю принимать участие в примирении сторон. Это позволяет скорее завершить дело. А эти парни из страховой компании вполне могут выбросить тебе какую-то сумму, вместо того чтобы платить Лео по тысяче баксов в минуту. — Он смеется, будто действительно все это очень смешно, но неожиданно лицо его наливается кровью, и он кашляет.
Я почти вижу, как Лео стоит в уборной, приткнув ухо к двери, и подслушивает. Я бы не удивился, узнав, что у них там есть микрофончик.
Я смотрю на судью, пока глаза у него не наливаются влагой. Когда он перестает кашлять, я говорю:
— А он только что предложил мне сумму, равную стоимости защиты.
Хейл никудышный актер. Он старается разыграть удивление.
— Это сколько же?
— Семьдесят пять тысяч.
— Поди ж ты! Послушай, сынок, ты будешь дурак дураком, если откажешься.
— Вы так думаете? — отвечаю я, подыгрывая ему.
— Семьдесят пять! Поди ж ты, ведь это куча денег! На Лео совсем не похоже.