Золотой дождь - Страница 60

Да мне и в голову такое не придет.

— А на каких условиях вы будете участвовать со мной в деле о страховке? — спрашиваю я.

— А, вы об этом… Брюзер мне заплатит, если все будет улажено. Я помогаю ему лично, я единственный, кому он может доверять. Больше никто не смеет иметь дело с его собственными казусами и документами. Он прогнал кое-кого, кто пытался вмешиваться. А я человек неопасный. И мне приходится здесь оставаться, пока не сдам экзамена.

— А что собой представляют другие адвокаты?

— Они приходят и уходят. Брюзер не нанимает больших умников из престижных школ. Предпочитает молодняк с улицы. Поработают год-другой, найдут каких-нибудь клиентов, заключат несколько контрактов и открывают собственные конторы. Адвокаты ведь всегда ищут где лучше.

Давай-давай, рассказывай. Будто я сам не знаю.

— Могу я вас еще кое о чем спросить? — говорю я неожиданно для самого себя.

— Конечно.

Я вручаю ему рапорт об аварии, и он быстро его пробегает глазами.

— Вам его Брюзер дал, верно?

— Да. Несколько минут назад. Чего он от меня хочет?

— Чтобы вы начали дело. Нашли бы парня, на которого совершен наезд, подписали с ним договор на посредничество с. фирмой Дж. Лаймена Стоуна и затем подготовили бумаги для подачи в суд.

— А как мне найти этого парня?

— Ну, надо навести справки в больницах. Он наверняка попал в какую-то из них.

— Вы тоже ездите по больницам?

— Конечно. И постоянно. Понимаете, у Брюзера есть контакты с Главным полицейским управлением. Это очень хорошо, потому что он с некоторыми парнями оттуда дружит с детства, и почти каждое утро они подкармливают его вот такими рапортами. Он делит бумаги между сотрудниками фирмы и рассчитывает, что мы как следует подготовим дела по рапортам. Для этого не надо быть специалистом по ракетам.

— А в какую больницу обращаться?

Его круглые глаза выкатываются, и он с отвращением качает головой.

— Да чему они вас учили в вашем колледже?

— Немногому, но уж, конечно, не как гоняться за каретами «скорой помощи».

— Тогда вам лучше всего поскорее этому научиться. Иначе с голоду помрете. Вот смотрите, у вас здесь есть домашний телефон пострадавшего. Позвоните, скажите, кто бы ни взял трубку, что вы из Мемфисской пожарной команды или еще что-нибудь в этом роде и, мол, вам нужно немедленно поговорить с этим водителем, как его там зовут. Но он, естественно, не может подойти к телефону, потому что он в больнице, скажут вам. Верно? А в какой больнице, спросите вы. Вам это необходимо внести в компьютерные данные. И домашние все скажут. Эта штука всегда срабатывает, напрягите воображение. Люди ведь такие дураки.

Мне становится тошно.

— А что потом?

— А потом вы едете в больницу и беседуете с имярек. Эй, да вы совсем еще зеленый! Извините. Скажу, что бы я сделал на вашем месте. Схватил бы сандвич и съел бы его по дороге в машине. Мы бы с вами подскочили в больницу и подписали контракт с парнем.

О, как мне этого не хочется! Я с большим удовольствием ушел бы сейчас отсюда и никогда не вернулся. Но делать нечего.

— О'кей, — соглашаюсь я очень неуверенно.

Он вскакивает:

— Встретимся у подъезда. Я позвоню и узнаю, в какой он больнице.

* * *

Это благотворительная больница Святого Петра, настоящий зоопарк, куда свозят получивших травмы. Она принадлежит городу и обеспечивает необходимую помощь бесчисленным пациентам-беднякам.

Деку все это хорошо известно. Мы мчим через весь город в его старом мини-грузовичке. Это единственное его достояние, оставшееся после развода, причиной которого явилось оскорбление действием во время пьяного загула. Теперь он чист в этом отношении, он член «Общества анонимных алкоголиков». Он и курить бросил. Дек очень любит сыграть в карты, хотя, как сам признается, его беспокоит появление все новых казино на границе с Миссисипи.

Бывшая жена и двое ребятишек по-прежнему живут в Калифорнии. Все это я узнаю за те десять минут, пока жую хот-дог. Дек правит одной рукой, в другой у него тоже еда, он дергается, подпрыгивает, гримасничает и болтает и уже проскочил половину Мемфиса, а к углу рта у него прилипли ошметки салата с цыпленком. Я не могу на него смотреть.

Мы паркуемся на стоянке, предназначенной для врачей, потому что у Дека есть соответствующее разрешение, словно у медицинского работника. Охранник, по-видимому, знаком с ним и машет, чтобы мы проходили.

Дек ведет меня прямо к справочному бюро в главном холле, забитом людьми. Через несколько секунд он уже знает номер палаты, где лежит наш будущий клиент, Дэн ван Лендел.

Дек косолап и немного прихрамывает, но мне довольно сложно не отставать от него, когда он устремляется к лифту.

— Старайтесь не выглядеть адвокатом, — шепчет он, пока мы поднимаемся в толпе санитарок.

Ну, самого-то Дека, наверное, никто сейчас не принял бы за юриста. Мы молча поднимаемся на восьмой этаж и вываливаемся из лифта в общем потоке. Деку, что весьма печально, приходилось делать это много раз.

Несмотря на необычную форму его большой головы, дрыгающуюся походку и другие бросающиеся в глаза странности, нас никто не замечает. Мы шаркаем по многолюдному коридору до его пересечения с другим, у поста дежурных.

Дек точно знает, как найти палату 886. Мы берем налево, проходим мимо санитарок, другого обслуживающего персонала и врача, изучающего какой-то медицинский снимок.

Вдоль стены линейкой стоят перевозки. На них ничего не постелено. Плиточный пол явно нуждается в том, чтобы его как следует вымыли. Налево четыре двери, и мы, не стучась, входим в двухместную, разгороженную занавесками палату. В ней довольно темно. На первой кровати лежит человек, до подбородка укрытый одеялом. Он смотрит «мыльную оперу» по крошечному телевизору, висящему над кроватью.