Золотой дождь - Страница 49

Если судить по древнему термометру, прибитому гвоздями к стене гаража, температура в час дня поднялась еще на пару градусов. В два часа спина у меня уже не разгибается, и я объясняю мисс Берди, что должен отдохнуть. Она грустно смотрит на меня, затем медленно поворачивается и изучает взглядом нисколько не уменьшившуюся груду белых мешков. Мы сделали в этой громаде едва заметную вмятину.

— Ну, если это так обязательно.

— Только часок, — умоляю я.

Она смягчается, но в три тридцать я снова толкаю перед собой тачку, а мисс Берди наступает мне на пятки.

После восьми часов изматывающей работы я высыпал семьдесят девять мешков иголок, меньше трети всего их количества.

Вскоре после ленча я намекнул в первый раз, что ровно в шесть вечера меня ждут в «Йогисе». Я, конечно, соврал. Мои часы работы в баре с восьми до закрытия. Однако мисс Берди этого не узнает, а я твердо намерен освободиться от иголок еще до наступления темноты. Но в пять я просто все бросаю и говорю, что с меня достаточно, что спина у меня отваливается, а мне еще работать вечером, и тащусь вверх по лестнице, а мисс Берди печально смотрит мне вслед. Она может отказать мне в жилье, но мне это уже безразлично.

Поздним утром в воскресенье я просыпаюсь от величественного грозового раската и лежу, словно оцепенев, под шум проливного дождя, барабанящего по крыше. Голова у меня в порядке — заступив вчера на работу в баре, я не пил. Однако все тело словно залито бетоном, и я не в силах пошевелиться.

Малейшее движение причиняет мучительную боль. Мне даже трудно дышать.

В какой-то момент вчерашней пытки мисс Берди спросила, не пойду ли я с ней сегодня в церковь. Посещение церковной службы не было включено в список обязательных условий моего здесь проживания, но почему бы, подумал я тогда, не пойти.

Если одинокая старая леди хочет, чтобы я посетил с ней службу, то это самое малое, что я могу для нее сделать из чувства благодарности. И уж мне это, конечно, никак не может повредить.

Поэтому я поинтересовался у нее, какую церковь она посещает. Церковь Благодати Господней, отвечает она, что в Далласе. Живи, опираясь на помощь ближних, — такой принцип исповедует она вместе с досточтимым Кеннетом Чэнддером в храме и среди собственных стен.

Сегодня я вымаливаю возможность остаться дома. Она, по-видимому, недовольна, но быстро смиряется.

Когда я был маленьким, еще задолго до того, как отец пристрастился к алкоголю и решил послать меня в военное училище, я от случая к случаю ходил в церковь вместе с матерью. Отец тоже бывал с нами пару раз, но все время ворчал и брюзжал, и мы с матерью предпочитали, чтобы он оставался дома и читал газеты. Это была маленькая методистская церковь с дружелюбно настроенным пастором, достопочтенным Хауи, который рассказывал разные забавные истории и умел внушить каждому, что он желанный и любимый прихожанин.

Я помню, как мама всегда была довольна его проповедями. В воскресной школе училось много ребят, и я не возражал, когда раз в неделю утром меня скребли мочалкой, надевали на меня рубашку с накрахмаленным воротничком и вели в церковь.

Однажды у матери была какая-то незначительная операция и она провела в больнице три дня. Конечно, все дамы-прихожанки знали об интимных деталях операции и в течение трех дней в дом потоком изливались приношения: печеное, тушеное, жареное, пирожные, пироги и тому подобное. Приносились горшки и блюда с таким количеством еды, которое нам с отцом и за год было не съесть. Дамы организовали дежурство у нас в доме. Они поочередно надзирали за порядком в кухне, убирали там, мыли, встречали все увеличивающееся количество посетительниц, которые приносили все больше кастрюль со съестным. В те три дня, что мать пробыла в больнице, и три дня после возвращения у нас в доме жила по крайней мере одна из дам, и мне казалось, что они сторожили еду.

Отец бесился. Он не мог потихоньку слинять и выпить в укромном уголке, нельзя же заниматься подобным, когда в доме с полдюжины богобоязненных дам. Мне кажется, они знали, что ему хочется приложиться к бутылке, и, раз уж им удалось ворваться к нам, они решили не допустить этого. Причем подразумевалось, что он неизменно будет радушным хозяином, а мой отец ну никак не годился на такую роль.

После первых двадцати четырех часов он стал проводить большую часть дня в больнице, но вовсе не хлопоча возле страждущей жены. Он пребывал в комнате для посетителей, смотрел телевизор и потягивал колу с джином.

Я с удовлетворением вспоминаю об этих днях. Никогда в нашем доме не царила такая теплая атмосфера, никогда не было столько замечательной, вкусной еды. Дамы суетились и дрожали надо мной, словно мать умерла, я наслаждался всеобщим вниманием. Они все были для меня добрыми тетушками и бабушками, которых я никогда раньше не знал. Вскоре после того как мать выздоровела, достопочтенный Хауи попался на каком-то неприличном поступке, сути которого я так до конца и не понял. В церкви разыгралась настоящая буря, все разделились на два лагеря. Кто-то оскорбительно отозвался о матери, и больше мы в церковь не ходили. Но, кажется, они с Хэнком, ее вторым мужем, иногда там бывают.

Некоторое время я по церкви скучал, а затем отвык от посещений. Мои друзья иногда приглашали пойти с ними вместе, но я вскоре ко всему этому очень охладел. Моя подружка в средней школе иногда брала меня с собой на мессу, особенно в субботу вечером, но я убежденный протестант и не понимаю сути этих ритуалов.

Мисс Берди робко упомянула о желательности работы в саду сегодня после ленча, но я объяснил ей, что нельзя работать в «святое воскресенье», когда Господь отдыхал от трудов праведных.