Она переходит к рассказу о последнем случае, после которого терпение её вконец иссякло и она решила подать на развод. Говорит она очень убедительно, потому что до сих пор все сказанное — чистая правда. Меня тревожат только сегодняшние события.
— А почему вы сегодня вернулись домой? — спрашивает Смазертон.
— Чтобы забрать одежду. Я была уверена, что его не застану.
— А где вы были в последние дни?
— В приюте для женщин, подвергшихся избиениям.
— Как он называется?
— Я бы не хотела это говорить.
— Но он здесь, в Мемфисе?
— Да.
— А каким образом вы попали домой?
Сердце мое уходит в пятки, но Келли уже предвосхитила этот вопрос.
— Приехала на своей машине, — отвечает она.
— Какая у вас машина?
— «Фольксваген-рэббит».
— Где она сейчас?
— На стоянке возле дома.
— Можем мы на неё взглянуть?
— Только после меня! — перебиваю я, вспоминая, что присутствую здесь как адвокат, а не соучастник преступления.
Смазертон щерит зубы. Жаль, что взгляды не могут убивать.
— Каким образом вы попали в квартиру?
— Отомкнула дверь собственным ключом.
— Что вы делали после того, как вошли?
— Я сразу пошла в спальню и начала собирать одежду. Набила своим бельем несколько наволочек и перетащила платья в столовую.
— Сколько времени вы провели в квартире до прихода мистера Райкера?
— Минут десять, не больше.
— И что было потом?
Я вновь вмешиваюсь.
— Она не должна отвечать на этот вопрос, прежде чем я сам не переговорю с ней. Все, на этом допрос окончен. — Я решительно протягиваю руку и нажимаю красную кнопку «стоп». Запись прекращается. Смазертон с недовольным видом просматривает свои записи. Возвращается Хамлет с распечаткой из досье Клиффа, и они изучают его, склонив головы. Мы с Келли старательно отводим друг от друга глаза. Зато наши ноги соприкасаются под столом.
Смазертон пишет что-то на листе бумаги и вручает его мне.
— Уголовное дело придется открыть, но заниматься им будет прокуратура, отдел бытовых преступлений. Обвинитель там дама по имени Морган Уилсон.
— Так вы её задерживаете?
— У меня нет выбора. Я не имею права её отпустить.
— А обвинение?
— Простое убийство.
— Отпустите её под мое поручительство.
— Я не имею права, — огрызается Смазертон. — Как будто сами не знаете. Что вы за адвокат?
— Тогда отпустите её по залог.
— Ничего не выйдет, — отвечает он, обескураженно глядя на Хамлета. — У нас труп на руках. Решение примет судья. Убедите его, что она не преступила допустимой самозащиты — и она свободна. Я же должен исполнить свой долг.
— Меня сажают в тюрьму? — жалобно спрашивает Келли.
— Да, мэм, у нас нет другого выхода, — говорит ей Смазертон, почти сочувственно. — Если ваш адвокат не зря ест свой хлеб, то завтра он вас вызволит. Под залог, разумеется. Я же не имею права вас отпустить, как бы мне этого ни хотелось.
Я протягиваю руку и ободряюще треплю Келли по ладони.
— Не волнуйся, все будет в порядке. Завтра я тебя отсюда вытащу.
Келли кивает и сжимает зубы, отчаянно пытаясь не расплакаться.
— Вы можете поместить её в отдельную камеру? — спрашиваю я Смазертона.
— Слушай, умник, тюрьмой не я заправляю, — не выдерживает он. — Можно подумать, что мне больше делать нечего, кроме как с тюремщиками лясы точить. Сам к ним отправляйся — они вашего брата любят.
Не выводи меня из себя, приятель — одну башку я уже проломил. Мы свирепо поедаем друг друга глазами.
— Спасибо за совет, — цежу я.
— Не за что. — Смазертон и Хамлет отодвигают стулья, встают и дружно устремляются к двери. — У вас есть пять минут, — бросает через плечо Смазертон. И они выходят, оставляя нас одних.
— Осторожней, — шепчу я. — Они нас видят. Кроме того, здесь наверняка установлены микрофоны, так что обдумывай каждое слово.
Келли молчит.
— Мне очень жаль, что так случилось, — говорю я, продолжая играть роль адвоката.
— Что значит «простое» убийство?
— Это довольно расплывчатый термин, но в целом под ним подразумевается убийство, совершенное без умысла. По неосторожности, например.
— И на сколько меня посадят?
— Сначала тебе должны вынести обвинительный приговор, а я этого не допущу.
— Обещаешь?
— Да. Тебе страшно?
Келли вытирает глаза и надолго умолкает. Потом говорит:
— У Клиффа много родных, и все они такие же, как и он. Пьяницы и забияки. Я боюсь их.
Я не отвечаю. Честно говоря, я и сам страшусь возможных последствий.
— Они ведь не могут заставить меня пойти на похороны, правда?
— Да.
— Слава Богу.
Проходит несколько минут, и за Келли приходят. Теперь уже с наручниками. Я смотрю им вслед. У лифта процессия останавливается, Келли оборачивается и смотрит на меня. Я машу ей рукой, и двери лифта смыкаются, скрывая её от меня.
Совершая убийство, ты делаешь в среднем пару дюжин ошибок. Если ты в состоянии предусмотреть хотя бы десять из них, ты — гений. Такое изречение я как-то услышал с экрана кинотеатра. Я, правда, убил, защищаясь. И тем не менее ошибки уже начинают накапливаться.
В конторе я кружу вокруг своего стола, который устлан вырванными из блокнота листками. Я нарисовал на них план квартиры Райкера, схематически набросал положение тела, одежды, бейсбольной биты, пивных жестянок — всего, о чем мог вспомнить. Я изобразил также план автостоянки, крестиками пометив свою машину, «фольксваген» Келли и джип Райкера. Я исписал полблокнота, восстанавливая в памяти все свои шаги и все события того страшного вечера. Судя по всему, в квартире я провел не более четверти часа, на бумаге же это выглядит как небольшой роман. Сколько было криков и визгов, которые могли услышать снаружи? Кажется, не больше четырех. А сколько соседей могли увидеть незнакомого мужчину, который выходил из квартиры Райкера? Одному Богу известно.