В полдень присяжным подают обед, а нас Киплер отпускает до половины второго. В желудке у меня такая буря, что мне не до еды. Я сажусь в машину, мчусь к Робин, а по дороге звоню Келли прямо из «вольво». Она одна. Отпирает мне дверь. На ней висящий мешком спортивный костюм и чужие кроссовки. У неё нет здесь ни собственной одежды, ни туалетных принадлежностей. Передвигается Келли с трудом, превозмогая боль. Мы вдвоем спускаемся к машине, я помогаю ей сесть на сиденье, потом поднимаю её ноги и бережно заношу внутрь. Келли сжимает зубы, чтобы не стонать. При солнечном свете синяки и кровоподтеки на её лице кажутся более зловещими.
Мы выезжаем на улицу, но Келли продолжает оглядываться, словно опасаясь, что из кустов вот-вот выскочит Клифф.
— Я только что возбудил дело о разводе, — говорю я, протягивая ей папку. Келли раскрывает её и начинает читать.
— Когда он получит это предписание? — спрашивает она, когда мы останавливаемся на перекрестке.
— Думаю, что прямо сейчас.
— Он озвереет.
— Он давно уже озверел.
— Он тебе отомстит.
— Пусть только сунется. Впрочем, он не решится — он трус. Мужчины, избивающие своих жен — самые отъявленные трусы. В любом случае, за меня не беспокойся. У меня есть пистолет.
Мы подкатываем к старому и неприметному дому, который ничем не выделяется среди домов, выстроившихся по соседству. Стоит он в глубине, в тени деревьев, перед ним раскинулась просторная лужайка с аккуратно подстриженным газоном. Любопытным соседям придется вывихнуть шею, чтобы подглядеть, что тут творится. Я останавливаюсь в конце подъездной аллеи, где уже стоят два автомобиля. Оставляю Келли в машине, а сам обхожу здание сбоку и стучусь в дверь. Из переговорного устройства звучит голос, меня просят представиться. Да, безопасность здесь блюдут. Все окна плотно зашторены. Задний двор отгорожен высоченным забором.
Дверь приоткрывается, и передо мной предстает дородная молодая женщина. Она подозрительно оглядывает меня с головы до ног. Я стараюсь держать себя в руках. После пяти дней нервы мои на пределе.
— Мне нужна Бетти Норвилл, — говорю я.
— Это я. А где Келли?
Я киваю в сторону «вольво».
— Ведите её сюда.
Мне было бы проще отнести Келли на руках, но ноги её сзади так болят, что ей легче идти самой. Мы медленно бредем ко входу и преодолеваем крыльцо. Мне кажется, будто я сопровождаю девяностолетнюю бабулю. Бетти приветливо улыбается и проводит нас в небольшую комнатенку. Это что-то вроде приемной. Мы с Келли располагаемся за столом напротив Бетти. Утром я беседовал с ней по телефону, и она хочет взглянуть на бумаги. Она быстро пробегает их глазами. Мы с Келли держимся за руки.
Бетти, замечая это, спрашивает:
— Значит вы её адвокат?
— Да. И друг.
Бетти переводит взгляд на Келли.
— Когда вам снова к врачу идти?
— Через неделю.
— А пока вы в медицинской помощи не нуждаетесь?
— Нет.
— Лекарства вам нужны?
— Обычные обезболивающие средства.
Все бумаги, кажется, в порядке. Я выписываю чек на двести долларов — задаток и оплата за первый день.
— Мы не являемся официальным учреждением, — объясняет Бетти. — Это частный пансион — убежище для пострадавших женщин, жизни которых грозит опасность. Владеет пансионом женщина, которая и сама прошла через все муки ада. В этом районе таких пансионов несколько. Нас здесь никто не знает. И никто не представляет, что происходит за стенами этого дома. Мы бы хотели и дальше держать это в тайне. Вы готовы держать язык за зубами?
— Конечно. — Мы дружно киваем, и Бетти подсовывает мне договор на подпись.
— Но это не противоречит нашему законодательству? — спрашивает Келли. Вполне резонный вопрос, учитывая все обстоятельства.
— Нет, нисколько. В худшем случае нас могут закрыть. Тогда мы просто переберемся в другое место. Но здесь мы находимся уже несколько лет, и никто не сказал и слова. Кстати, вам известно, что максимальный срок пребывания — неделя?
— Да.
— Вы должны заранее продумать, куда переедете потом.
Надеюсь, что ко мне домой, но пока мы это не обсуждали.
— Сколько женщин проживают здесь в настоящее время? — интересуюсь я.
— Пятеро. У Келли будет отдельная комната с ванной. Готовят здесь неплохо, кормят трижды в день. Есть можете вместе с остальными либо, при желании, в своей комнате. Врача и юрисконсульта у нас нет. Советов мы не даем и вечеринок не устраиваем. Мы только окружаем наших постоялиц любовью и заботой. Здесь вы находитесь в полной безопасности. Никто вас не найдет. Вдобавок у нас есть вооруженный охранник.
— А он может навещать меня? — спрашивает Келли, кивая на меня.
— Гостей мы допускаем строго по одиночке, и каждое посещение следует обговорить заранее. По дороге вам следует удостовериться, что за вами не следят. И еще, извините, но на ночь мы гостей мы не оставляем.
— Понятно, — соглашаюсь я.
— Еще вопросы есть? Если нет, то я готова проводить Келли в её комнату. А вы можете приехать вечером.
Намек понят. Я прощаюсь с Келли и обещаю навестить её вечером. Она просит, чтобы я прихватил с собой пиццу. В конце концов, сегодня пятница.
Садясь в машину, я вдруг поймал себя на мысли, что поселил Келли в настоящем подполье.
В коридоре перед залом суда меня останавливает репортер из кливлендской газеты. Известно ли мне, что генеральный прокурор штата Огайо вплотную занялся расследованием деятельности «Прекрасного дара жизни»? Я не отвечаю. Репортер следует за мной в зал суда. Дек сидит за нашим столом в одиночестве. Адвокаты из команды Драммонда втихую травят анекдоты. Киплера ещё нет. Все ждут.