Заговорив о деньгах, я беру финансовые отчеты компании и поясняю жюри, что потратил на их изучение целых четыре месяца, но так до конца и не разобрался. Вся система бухгалтерского учета поставлена с ног на голову. И тем не менее, согласно даже этой отчетности, денег у «Прекрасного дара жизни» куры не клюют. Я складываю на доске данные о наличности, резервных фондах и нераспределенной прибыли и подытоживаю — получается четыреста семьдесят пять миллионов. По признаниям руководителей компании, сумма активов составляет четыреста пятьдесят миллионов.
Какое же наказание следует вынести такой богатой компании? Задав этот вопрос, я вижу, как разгораются глаза у присяжных. Им не терпится вынести вердикт!
Я использую старый и избитый прием. Это излюбленный ход, к которому прибегают во время судебных процессов многие адвокаты, и разновидностям его несть числа. И он настолько прост, что неизменно срабатывает наверняка. Я говорю присяжным, что я едва оперившийся, совсем ещё молодой адвокат, едва свожу концы с концами. Допустим, что, вкалывая засучив рукава и экономя каждый цент, я сумею через пару лет положить на свой банковский счет десять тысяч долларов. Я работал не за страх, а за совесть, и хочу сберечь эти деньги. И вдруг случается так, что я срываюсь; например, затеваю драку и ломаю противнику нос. Разумеется, я виноват, и должен возместить пострадавшему ущерб, но этого мало — меня ещё следует наказать, чтобы впредь неповадно было. Напомню, все, что у меня есть — это десять тысяч долларов. Какая сумма станет для меня достаточно поучительной? Один процент — сто долларов? Возможно, это послужит мне уроком, хотя и едва ли. Конечно, раскошелиться на сотню баксов мне вовсе не улыбается, но и слишком долго убиваться из-за такой суммы и рвать на себе волосы я не стану. А как насчет пяти процентов? Достаточен ли штраф в полтысячи долларов, чтобы наказать меня за чей-то сломанный нос? Или да, или нет. А десять процентов? Готов держать пари, что, расставшись с тысячью баксов, я получу двойной урок. Во-первых, искренне раскаюсь в содеянном. А во-вторых — изменюсь.
Так как же вы накажете «Прекрасный дар жизни»? Так же, как наказали меня или моего соседа? Посмотрите на совокупность активов, которыми владеет эта страховая компания, подсчитайте, сколько у неё наличности, и наложите такой штраф, который их основательно проучит, но не разорит. Нечего жалеть эти огромные корпорации. Они ни чем не лучше других.
Я говорю присяжным, что окончательное решение находится в их руках. Да, мы подали иск на десять миллионов долларов, но эти цифры ни к чему не обязывают. Вынесите любой вердикт, который кажется вам справедливым, я же не вправе предлагать сумму.
Я заканчиваю, благодарно улыбаюсь присяжным, но в последний миг как бы спохватываюсь и добавляю, что если они остановят «Прекрасный дар жизни» сейчас, то вскоре сами могут стать его жертвами. Несколько человек кивают мне, несколько улыбаются, другие разглядывают цифры на доске.
Я прохожу к своему столу. Дек пялится на меня из угла, осклабившись во весь рот. Купер Джексон, примостившийся сзади, показывает большой палец. Я усаживаюсь рядом с Дот и с остановившимся сердцем жду выступления великого и несравненного Лео Ф. Драммонда.
Для начала он вскользь извиняется за свое поведение во время процедуры выбора присяжных. Встал, дескать, не с той ноги, но теперь раскаялся и хочет, чтобы ему верили. Дальше он тем же покаянным тоном говорит о своем клиенте — одной из старейших и наиболее уважаемых страховых компаний Америки. Да, его клиент совершил ошибку. Грубую ошибку. И не одну. Письма об отказе в выплате страховки были не только бездушными, но и просто оскорбительными. Тут его клиент допустил серьезную промашку. Но можно ли судить его столь строго? Ведь в компании служит более шести тысяч человек, и проконтролировать их всех просто немыслимо. И все же факт остается фактом: ошибки совершены.
Он развивает эту тему в течение нескольких минут, отчаянно пытаясь доказать, что ошибки эти носят случайный, а вовсе не преднамеренный характер. Он на цыпочках обходит такие скользкие вопросы, как подложные руководства, утаенные документы и искаженные факты. Это для Драммонда — минное поле, от которого надо держаться подальше.
Он признает: да, страховку следовало выплатить, причем в полном объеме. Все двести тысяч долларов. Это мужественный шаг, и присяжные оценивают его по достоинству. Драммонд пытается их умаслить, и здесь он на верном пути. Но теперь — о конкретных размерах возмещения ущерба. Драммонд поражен моим предложением выплатить Дот Блейк компенсацию в размере нескольких процентов от суммарных активов компании. Это просто неслыханно! Да и какой в этом смысл? Он ведь признал, что его клиент совершил ошибку. Виновные уже понесли заслуженное наказание — их уволили. «Прекрасный дар жизни» не только покаялся в грехах, но и исправил содеянное.
Зачем же в таком случае выносить столь суровый вердикт? Незачем, совершенно незачем.
Драммонд аккуратно затрагивает тему несправедливого обогащения. Он крайне осторожен, чтобы не обидеть Дот, прекрасно понимая, что обидит и присяжных. Он перечисляет кое-какие сведения о Блейках; где и как давно они проживают, в каком доме, в каком районе и тому подобное. При этом искусно создает портрет самой заурядной семьи среднего достатка, живущей в скромности, но не знающей особых забот. Он не скупится на краски. Норман Рокуэлл , автор множества реалистических картин из жизни маленького американского городка) не нарисовал бы лучшей картины. Перед моими глазами возникает образ тенистых улочек и веселого мальчишки-почтальона. Драммонд в своем деле настоящий дока, и присяжные слушают его, затаив дыхание. Он описывает либо их жизнь, либо тот образ жизни, о котором они мечтают.