Золотой дождь - Страница 140

140

Я не осмеливаюсь даже предложить немыслимое — работать в самый разгар Рождества, — но Макс настроен решительно. Вдобавок жена его укатила в Нью-Йорк, к родителям. Делать ему без неё особенно нечего, и Макс всерьез собирается проштудировать оставшиеся картонки с документами.

Я исписываю его советами и размышлениями целиком три блокнота и вдобавок ещё полдюжины аудиокассет. Когда 25 декабря, уже в сгустившихся сумерках, Макс наконец считает, что мы сделали все, что могли, я падаю с ног от изнеможения. Макс помогает мне упаковать документы и отнести коробки к машине. Снег валит стеной.

Мы прощаемся с Максом перед входом в колледж. Я не знаю, как его благодарить. Макс желает мне успеха, берет с меня слово, что до начала судебного процесса я буду звонить хотя бы раз в неделю, а после начала — ежедневно. И намекает, что при определенном раскладе может приехать сам.

Прощаясь, я машу ему рукой сквозь снежную пелену.

* * *

За три дня я добираюсь до Спартанбурга, что в Южной Каролине. «Вольво» держит дорогу прекрасно, ей нипочем заиндевелые шоссе Среднего Запада. Однажды я звоню Деку прямо из машины. В конторе, по его словам, тихо. Никто меня не разыскивает.

Из последних трех с половиной лет я львиную долю потратил на подготовку к экзамену на звание адвоката, а остальное время учился жизни у Принца в «Йогах». Досуга я не знал. Большинству нормальных людей такое экономичное путешествие по Штатам наверняка покажется занудным, но для меня это — роскошные каникулы. Я отдыхаю душой и телом, впервые могу хоть ненадолго выкинуть из головы мысли о юриспруденции. Заодно избавляюсь от гнетущих воспоминаний; в частности, о Саре Плэнкмор. Расстаюсь со старыми обидами. Жизнь слишком коротка, чтобы таить злобу на людей, которые виноваты лишь в том, что грешны и смертны, как и все остальные. Где-то в Западной Вирджинии я прощаю тяжкие прегрешения Лойду Беку и Барри Экс Ланкастеру. Я даю себе зарок, что перестану переживать по поводу мисс Берди и её пренеприятной семейки. Пусть устраиваются без меня.

Мой автомобиль наматывает милю за милей, а я все мечтаю о Келли Райкер, её ослепительной улыбке, дразнящих загорелых ножках и нежном голосе.

Наконец мысли мои переключаются на работу, и я начинаю размышлять о надвигающемся судебном процессе. Пока в моем распоряжении лишь одно серьезное дело, которое будет рассматриваться в суде, поэтому и процесс меня беспокоит один-единственный. Я озвучиваю варианты вступительной речи перед жюри присяжных. Я вывожу на чистую воду проходимцев из «Прекрасного дара». Мое заключительное слово настолько трогательно, что я чуть не плачу.

Встречные автомобилисты смотрят на меня как на сумасшедшего, но мне плевать — меня здесь никто не знает.

Я побеседовал с четырьмя адвокатами, которые в свое время подавали иски против «Прекрасного дара жизни», либо заняты этим сейчас. От первых троих толку было мало. Четвертый же живет в Спартанбурге. Зовут его Купер Джексон, и в деле его немало странностей. Во всяком случае, по телефону (я звонил ему из дома, а не из конторы) распространяться он не стал. Однако сказал, что я могу заскочить к нему сам, чтобы ознакомиться с делом лично.

Контора Джексона расположена в деловом центре города; офис вполне современный, в фирме трудятся шесть адвокатов. Вчера днем, колеся по Северной Каролине, я позвонил Джексону по своему мобильному телефону, и он пригласил меня заехать. Сегодня он свободен, на Рождество жизнь в его конторе замирает.

Джексон — крепко сбитый, кряжистый, грудь колесом. У него черная борода, пронзительные карие и очень зажигательные глаза, в которых то и дело пляшут огоньки, придавая его облику необыкновенную живость. Ему сорок шесть лет, а состояние он сколотил на исках к недобросовестным производителям. Прежде чем приступить к дальнейшему рассказу, Джексон убеждается, что дверь его кабинета заперта.

Многое из того, чем он собирается со мной поделиться, рассказывать он не имеет права. Он заключил соглашение с «Прекрасным даром жизни» и подписал договор о конфиденциальности, согласно которому ни сам, ни его клиент не должен приоткрывать кому-либо любые условия соглашения. Джексон не любит связывать себя подобными договорами, однако такая практика довольно распространена. Иск к «Прекрасному дару» он подал год назад от имени некой дамы, которой понадобилась срочная операция по поводу синусита. «Прекрасный дар» отказался оплачивать её страховку на том основании, что, при оформлении полиса, женщина скрыла от компании, что пять лет назад подверглась операции по удалению кисты яичника. Поводом для отказа, как подчеркивалось в письме, была перенесенная операция. Страховая сумма составляла одиннадцать тысяч долларов. Началась переписка, отказы следовали один за другим. Наконец дама прибегла к услугам Купера Джексона. Он четырежды мотался в Кливленд на личном самолете и провел в общей сложности восемь допросов.

— Самая гнусная шайка тупых и скользких подонков, с которыми мне когда-либо приходилось иметь дело, — говорит Джексон, от души характеризуя кливлендскую команду. За Джексоном утвердилась слава судебного драчуна, и в схватке он не брезгует никакими приемами. И на сей раз он так добивался суда, что в «Прекрасном даре» вдруг запросили пощады и тихой сапой подступили к мирным переговорам.

— То, что я вам сейчас скажу — строго конфиденциально, — предупреждает он, явно получая удовольствие от того, что нарушает договор. Готов биться об заклад, что ему это не впервой. — Они выплатили нам одиннадцать тысяч страховки, а потом присовокупили ещё двести, чтобы от нас избавиться. — В глазах Джексона пляшут огоньки — он ждет моего ответа. Заключенное им соглашение и впрямь достойно зависти — ведь «Прекрасный дар» не только выплатил искомую страховую премию, но и возместил моральный ущерб в совершенно бешеных размерах. Немудрено, что они так настаивали на неразглашении этих сведений.

140